Коп из полиции нравов [Коп из полиции нравов. Шпион поневоле. Требуется секретарша. Весьма опасная игра] - Ричард Диминг

Открытку я послал своей сестренке Вал, в которой написал, что собираюсь побывать в Париже, и почему бы ей с друзьями не подъехать туда встретиться со мной. Оставалось только надеяться, что на этот раз встреча пройдет лучше, чем в прошлый. Тогда все походило на плохую шутку. Устроенную — на это счет у меня не было никаких сомнений — этим мерзавцем Квином.

Я глубже забрался в кресло и сделал еще глоток предложенного в самолете виски. Почему выпивка имеет такой отвратительный вкус в кабине, где поддерживается постоянное давление? Руперт Добрый намекал при нашей единственной случайной встрече, что моими связниками, скорее всего, будут женщины. Что ж, это звучало неплохо — нечто вроде доброй старой Мата Хари, и некоторые из куколок, крутившихся возле Уайтхолла, были великолепны. Они и должны быть такими. Меньше вероятность, что такую привлекательную птичку, а не старую рыжую корову, на которую не покусится уже никто из своих, удастся соблазнить какому-нибудь энергичному русскому.

Я не сказал бы, что моя первая курьерша полностью относилась к классу мычащих созданий, но явно была близка к этому. В качестве места встречи для маленького шпионского романа я выбрал Сен-Тропез и снял большой двойной номер. Моя связница, которую я опознал по кодовой фразе, разнесла вдребезги все мои фантазии, как десятитонная бомба. Во-первых, у нее был канадский акцент. Я никогда особенно не увлекался американками или канадками и стал увлекаться еще меньше после проводившихся каждые две недели опытов в Техасе. Во-вторых, ей оказалось не меньше тридцати, причем блеклые волосы были собраны в пучок у нее на затылке. Одним словом, типичная «школьная учителка». В-третьих, она носила жуткие очки и, в-четвертых, было совершенно очевидно, что она чрезвычайно компетентна и горит желанием выполнить задание. Одним словом, типичная женщина, влюбленная в свою профессию и знающая карате куда лучше меня.

Когда она похлопала меня по спине, чтобы я мог отдышаться, поперхнувшись при ее виде вином, я изобразил одну из своих самых соблазнительных улыбок и попел ее обедать. Мне приходилось на всякий случай изображать, что я гоняюсь за ней, как стая собак за сукой, у которой течка. После обеда мы отправились в наш номер в отеле и я рассказал ей все, что знал. Это было почти целое досье.

Сначала я рассказал ей все, что запомнил относительно моих тренировок, как выглядела старая база ВВС США и как, по всей вероятности, были состряпаны пилотские лицензии. О том, что весь персонал учебного центра походит на американских отставников, и примерную оценку того, сколько денег пришлось вложить в тренировочное оборудование этого центра.

Затем я рассказал ей о трех «нерегулярных» полетах, которые мне пришлось совершить к моменту нашей встречи. Один из них — в Родезию с обученным в Китае диверсантом. Второй — с Сицилии в Каир с большой компанией мафиози, которых итальянские полицейские рассматривали как подопытных кроликов. И третий полет, потребовавший от меня самого большого нервного напряжения, был с американцем, которого следовало доставить в Албанию.

Этот последний полет заслуживает более подробного описания, потому что янки был напуган куда больше меня, но ничего из того, чего мы опасались, не произошло. Я подобрал парня вечером на каком-то тихом маленьком аэродроме в Греции. Это место было похоже на обычную сельскую станцию на железной дороге, где таможенники и паспортный контроль обычно пребывали в сонном состоянии, а благодаря легкой подмазке со стороны «Интернэшнл Чартер» они вообще находились в сомнамбулическом состоянии. Вы могли бы провести там вооруженную дивизию, и они проштамповали бы все паспорта, сопровождая эту процедуру веселыми шутками.

Мы пролетели над Адриатикой на очень малой высоте, и я буквально проскользнул между островами. Мне пришлось потратить очень много усилий, прокладывая курс, и потому некогда было беспокоиться о возможной смерти, а бедному маленькому янки совершенно нечего было делать. Он крутил головой во все стороны, нервничая все больше и больше, и в конце концов начал бормотать что-то совершенно непонятное… И тут мы тихо и спокойно прилетели в Албанию. Конечно, он мог устроить такое представление просто для меня, но если он на самом деле такой большой актер, то ему следовало развлекаться с пташками из Беверли-Хиллз, а не проползать, трясясь от страха, под «железным занавесом». Я высадил его на маленькой тихой, заросшей травой полосе, где нас встречала целая компания крутых парней с густыми черными усами, увешанных пулеметными лентами, и быстро увезла с собой. Никаких неприятностей не последовало.

В каждом случае я старался по мере своих возможностей описать пассажиров. Затем высказывал обоснованную версию о том, кем они могли быть и на кого могли работать. И приводил точные координаты взлетно-посадочной полосы. Я также сообщал все слухи и сплетни, которые слышал от других пилотов. Женщина не делала никаких записей, у нее не было магнитофона, она просто сидела и слушала с отсутствующим выражением лица. Перед тем, как я начал говорить, она тщательно проверила комнату в поисках подслушивающих устройств и включила транзисторный приемник, который невыносимо орал, причем все это она проделала, не обращая внимания на мои возражения. Она сказала, что это выведет из строя «жучок», если мы его пропустили.

После того как я закончил, отсутствующее выражение сошло с ее лица.

— Ну, что же, Филипп, вы неплохо поработали, все ясно.

— Вы полагаете, вы все это запомнили?

Тогда она принялась повторять все то, что я сказал. Она запомнила все слово в слово, включая такие мои обороты, как «ну, я имею в виду» или «знаете ли» и даже паузы. Мне стало просто немножко жутко. Через минуту я остановил это живое звукозаписывающее устройство.

— Хорошо, хорошо, верю.

— На самом деле это очень легко, Филипп, — она буквально проглотила мое имя, — вам просто следует понять, в чем тут дело.

Ну, тут я предложил снять для нее другой номер, но, как я и боялся, она не хотела даже слушать об этом.

— В конце концов, милый, — и это слово пробудило во мне ужасные воспоминания о том, как я в Техасе занимался сексом с кондиционером, — ведь наша легенда состоит в том, что вы пытаетесь меня соблазнить. Я обязательно должна остаться на ночь, версия будет выглядеть недостаточно убедительно.

Я огляделся, как затравленный хорек. Было совершенно очевидно, что единственное стоявшее в комнате кресло весьма далеко от комфортабельного места для ночлега, и, кроме того, стало до боли очевидно, что она имеет в виду. Я оказался в чертовски неудобной ситуации — ведь не мог же я сказать ей, что не хочу ее ни за что. Полагаю, что я брезглив, или сердце у меня такое…

Пока она раздевалась, приложив при этом максимум усилий, чтобы не возбуждать меня, я высыпал на лысую голову Руперта Квина все известные мне ругательства. Я точно знал, что это он подстроил. Запер меня с этой трансатлантической сексуальной маньячкой — наверняка рассказал ей, какой я любвеобильный парень. Или мог даже предположить, что я гомосексуалист, и предложил ей проверить эту теорию.

Однако единственной особенностью моей сексуальной жизни, о которой она смогла бы доложить, было настойчивое желание выключить весь свет. Пока я не видел ее лица и до тех пор, пока она лежала спокойно, все оказалось не так плохо, как я опасался. Она была высокой и гибкой, как большинство женщин — государственных служащих, и шестой отдел наверняка хотел использовать на всю катушку все деньги, потраченные на меня, — я даже пошутил и отправил им счет за «исполнение дополнительных обязанностей», хотя точно знал, что зря потратился на почтовые расходы.

Одно воспоминание об Эллисон — именно так ее звали — заставляло меня холодеть от страха, так что я даже не заметил, что мы прибыли в Орли, пока стюардесса не сказала об этом. Я задумчиво нащупал поясной ремень своего кресла. А что, если «оно» получило такое удовольствие в Сен-Тропезе, что ухитрилось сделать так, чтобы второй раз встретиться со мной для получения отчета? Нет, теперь у меня была отговорка, ведь заранее предупрежден — значит, вооружен. Я неожиданно схватил малоприятный триппер после глупой и пьяной ночи, проведенной в Адене, и хотя это не представляло абсолютно никакой опасности для меня самого, мне, пожалуй, не следовало подвергать риску другого члена Специальной Службы Ее Величества. Это позволило бы назойливой Эллисон остаться в полном здравии.

Пока такси везло меня в Париж, начался небольшой дождь. Мягкий летний европейский дождь мне всегда нравился. Довольно долго я не видел дождя, и моя бедная английская душа истосковалась по нему. Я даже постоял несколько минут перед входом в отель на Елисейских полях, пока у меня не намокло лицо. Париж совершенно не изменился. Все такие же симпатичные здания, уже давно и сильно нуждающиеся в покраске. Все те же деревья, торчащие прямо из мостовой. Все та же заразительная веселая атмосфера, о которой вы знаете, что она так же фальшива, как улыбка проститутки, но которая каждый раз поддевает вас на крючок. Париж — это столица романтики. Париж моей нелепо растраченной юности, Париж воспоминаний.